вторник, 28 февраля 2017 г.

ЗАГАДКА ПРОМЕТЕЯ


Она занимает меня издавна, можно сказать, с самого детства, а в последнее время не дает мне покоя ни днем, как говорится, ни ночью. Я начинаю понимать изобретателей, их маниакальную борьбу с равнодушием и недомыслием, их вопли «эврика!», которыми они, нигде не добившись признания, оглашают улицы и перекрестки. И считают непроходимой глупостью, что мир продолжает жить по старинке, а людей, как и прежде, волнуют лишь собственные пустячные делишки, одни лишь смеха достойные мелочи.

Так же и я: со всеми друзьями и знакомыми говорю теперь только о Прометее, да что говорю — пишу!

А между тем, право же, никто не относится с таким почтением, как я, к предубежденности, никто более меня не заботится о душевном спокойствии ближних, о том, например, чтобы не приходилось им соскребать и наново переписывать однажды ловко пришлепнутые ярлыки. Если меня, скажем, числят писателем, «ангажированным на темы дня», значит, мне следует писать только и исключительно на темы дня. И поберечь для снов, одиноких раздумий или, на крайний случай, для узкого семейного круга то, что еще теплится во мне от взращенного некогда юнца филолога. Ибо негоже быть иным — не тем, за кого тебя принимают, даже если ты в чем-то иной. Короче говоря, я сопротивлялся долго, не хотел писать того, за что сейчас принимаюсь, сказать по правде, вообще ничего не хотел писать — в конце концов, я же не дилетант, чтобы находить радость в этой работе без крайней необходимости. И вот, после стольких обоснований и доводов — все же пишу.

Ибо я открыл загадку Прометея.

Нет, не разгадку ее, об этом пока еще нет речи. Только загадку. И какую волнующую загадку! Впрочем, вы сами в том убедитесь. Просто непостижимо: как это никто никогда не замечал ее, а если замечал — как мог о ней молчать?!

Кто такой Прометей, знает каждый школьник. Герой из греческой мифологии, укравший для людей огонь с неба и в наказание по велению Зевса прикованный Гефестом к скале на Кавказе, куда ежедневно прилетал орел (по некоторым источникам — гриф), дабы вновь и вновь раздирать не успевавшие затянуться раны героя и клевать ему печень. Так продолжалось очень долго, пока оказавшийся в тех краях Геракл не сразил орла, разбил оковы и освободил Прометея.

До сих пор все ясно. А вот дальше — загадка! Что произошло с Прометеем потом? Ведь что-то с ним происходило, это очевидно. Но как, почему мог потонуть в тумане, исчезнуть из памяти его образ и все, что случилось с ним в дальнейшем?! Мы знаем, а если кто и не знает, то я еще вернусь к этому: Прометей был величайшим благодетелем человечества. Так почему же в античном мире не назвали по нему ни единой звезды (орел, что клевал ему печень, заслужил эту честь!), почему нет ни храма, ни хотя бы жертвенника или источника, рощи, посвященных его памяти? А между тем огромное звездное небо полным-полно совсем незначительными подчас персонажами мифологии и легенд, некоторым же звездам и вовсе достались названия тех или иных предметов обихода.

Возьмем общеизвестный пример. Он показывает, сколь скрупулезно точной могла быть общая память человечества! Венец, полученный Ариадной от Диониса, и поныне одно из самых характерных и привлекающих взоры созвездий. А теперь вспомним — ну кто такая, собственно говоря, была Ариадна? Какой совершила подвиг? Дочь Миноса, подросток, она по-детски влюбилась в Тесея. Да и почему бы ей не влюбиться? Тесей был пригожий молодой человек, герой, обреченный на смерть, к тому же иностранец. И, по свидетельству ряда источников, ловкий сердцеед, умевший объясняться с женщинами. Он немного приударил за Ариадной. То ли за неимением лучшего, поскольку Федра была в то время совсем дитя; то ли — вполне может статься — ему и тогда, собственно, нравилась Федра, но он воспользовался известной и в наши времена безошибочной тактикой «подогревать, оставляя», то есть ухаживал за Ариадной затем, чтобы возбудить в Федре ревность, заинтересовать собой. Возможно, наконец, — и мы можем считать это наиболее вероятным — он знал, что в его распоряжении времени в обрез, поэтому умной, гордой, прекрасной Федре (да ведь кем и был-то еще в те времена сам Тесей, его даже в Афинах не называли иначе как «перекати-поле»!) предпочел более податливую Ариадну, которая быстро воспламенилась (вот уж, истинно, вся в матушку!) и чувства свои выражала весьма откровенно, попросту говоря, навязывалась. Нам следует знать также, коль скоро уж мы решили присмотреться к этой истории поближе, что пресловутый моток ниток вовсе не изобретение Ариадны. Отнюдь нет! Это был самый что ни на есть привычный предмет обихода в доме, простейшая, банальнейшая уловка, ну, как в наши дни — ключ, подсунутый под половичок у двери. Сейчас поясню для тех, кто, может быть, не сразу уловил мою мысль (очень уж привычно звучит, не правда ли, — «нить Ариадны»!). Итак: для нас и вообще для всех посторонних Минотавр — чудовище. Но для семьи, как ни верти, он все-таки член семьи. Коль скоро Пасифаю не прикончили сразу после ее скотства с быком. Ибо, с каким бы пониманием, с каким бы либерализмом (все же недопустимым!) ни относились мы к сексуальной свободе, к различным в этой области аберрациям — и особенно, когда речь идет о женщинах, да притом о деле столь давнем, — но то, что сотворила Пасифая, все-таки есть скотство. С любой точки зрения. Скотство по отношению к Миносу, который слыл, судя по самым различным источникам, исключительно порядочным, умным и справедливым правителем. Скотство по отношению к семье: мать двух прелестных детей, к тому же девочек! Скотство даже по отношению к быку: как мы знаем, ненасытная тварь (просто не могу охарактеризовать эту даму иначе) спряталась в выдолбленной из дерева корове, иными словами, надула также беднягу быка, этого, хотя и дурного нравом, но, по сути дела, чистого помыслами исполина! Повторяю, если Пасифаю все же не забили насмерть, если, напротив, позволили произвести на свет плод отвратительного прелюбодеяния — получеловека с бычьей головой, — тогда уж, верно, уразумели и то, что сам-то этот несчастный в деле сем неповинен и, пусть укрытый от злых людских глаз в лабиринте, он тем не менее — член семьи, сводный брат царских дочерей; одним словом, за ним надо присматривать, обихаживать, кормить его, наконец. Что же до семи афинских юношей и семи афинских девушек, то весьма сомнительно, чтобы это была вся пища Минотавра за девять лет — да этого просто быть не может! (Человек с бычьей головой, как бы он мог бычьим своим разумением распределить на столько времени эти четырнадцать принесенных в жертву существ!) Следовательно, в течение девяти «пустых» лет приходилось регулярно поставлять ему пропитание, а также — говорить об этом неловко, но, да простит меня читатель, дело-то ведь житейское — время от времени менять ему подстилку. Иными словами, члены семьи и, разумеется, доверенные слуги постоянно посещали лабиринт, а значит, постоянно пользовались пресловутым клубком ниток. Его прихватывали и те из них, кто очень хорошо знал дорогу — лабиринт все-таки лабиринт! Так в наши дни даже самый опытный электромонтер пристегивает предохранительный пояс, работая на высоте. Иначе говоря, моток ниток не изобретение Ариадны, пользование им было строжайше предписано в доме Миноса во избежание несчастных случаев. Ариадна всего лишь влюбилась в Тесея и посвятила возлюбленного в домашнюю хитрость. Вот и в Пеште, даже в наши дни, встречаются иной раз девицы, способные при первом же удобном случае выдать кому попало семейную тайну: ключ, мол, у нас всегда под половичком у двери. И мужчина, даже наш современный мужчина, далеко не всегда отвечает на легкомыслие девицы притязанием на пожизненную ее преданность. Тесей тоже не захотел раз и навсегда связать себя с Ариадной. И молод он был для женитьбы, а тут еще квартирный вопрос (жил-то он вместе с мачехой, особой ядовитой почти в прямом смысле слова). Итак, герой поблагодарил Ариадну за приятное приключение и вернулся на корабль. Вернее сказать, даже не поблагодарил, а просто вернулся на корабль и уплыл восвояси. Что и как там было после того с Ариадной, бог знает — нам известно только, что она предалась питию, как то нередко случается с подобного рода женщинами, — иными словами (воспользуемся утонченной формулировкой легенды), «стала возлюбленной Диониса».

Возможно, я несколько заострил всю историю, несколько кощунственно пошутил над трагедией несчастной девочки, но что же делать, ведь такие трагедии случаются буквально на каждом шагу. Девочку эту я от души жалею, однако особого почтения к ней не испытываю, да и с чего бы? А рассказал о ней лишь для примера: вон какое прекрасное созвездие — Северная Корона — досталось в память Ариадны! А какие празднества устраивали в ее честь кое-где в Греции и на островах, поклонялись ей, словно богине! (Уж не слился ли ее образ с богиней плодородия, носившей похожее имя? Что ж, это тоже весьма и весьма характерно!)

Прометею же не досталось ничего. Ничего!

Или припомним другое: из дюжины главных богов греко-римской мифологии кое-кто здравствует и поныне, причем не только на небе, но здесь, на земле, в нашей повседневной жизни. На целом ряде языков, которыми пользуются сотни миллионов людей в Европе и Америке, понедельник — это день Луны или Дианы, вторник — Марса, среда — Меркурия, четверг — Юпитера, пятница — Венеры. До сих пор! А сколько античных богов живет в наших пословицах, поговорках! («Что дозволено Юпитеру…», «Фигура Юноны», «Прекрасен, как Аполлон» и так далее.)

Прометей? Прометея нет.

Наиобразованнейший классик-филолог не в состоянии был бы с ходу перечислить армию богов рангом поменьше, полубогов и богов отчасти, затем местных божков, обитавших в пещерах, горах, лесах, водах — словом, повсюду в известном тогда мире; наконец, семейных богов, богов домашнего очага… всем им, всем без исключения, поклонялись — временно либо постоянно — большие или меньшие группы людей, городов, стран; их воплощали в скульптурах, совершали в их честь культовые обряды и жертвоприношения. Сказать, что их был миллион, мало. (В одном только Риме одних только домашних божков насчитывалось несколько миллионов.)

Но в честь Прометея, величайшего благодетеля человечества — это не я его так называю, это признают решительно все на протяжении многих тысячелетий! — в честь Прометея памятников не сооружали и не совершали ему жертвоприношений.

Вернее, так: если его все-таки изображали, то лишь затем, чтобы показать, сколь могущественны боги и сколь ужасно их мщение. И даже просто путали, как ни чудовищно это звучит, с записными, отъявленными мерзавцами. Правда, одно скульптурное изображение — одно-единственное — мы все же могли бы отнести на его счет, но тотчас выясняется: нет, оно посвящено не ему, а снова все тому же Зевсу: чтобы высечь огонь, он прибегает к молнии!

Эпоха романтизма словно бы притронулась слегка к этой загадке. Я имею в виду, например, Гёте, Байрона, Бетховена, а также и молодого Маркса, который первую свою работу посвятил Прометею. Преклоняюсь перед этими гениями. Однако проблему Прометея — да не прозвучат мои слова непочтительно! — и они трактовали несколько своеобразно. Как и все те, кто письменно, устно либо средствами искусства изображает Прометея человеком — символом Человека, восстающего против богов и самой природы. Да, это выглядело бы так же, как если бы, скажем, тысячелетия спустя память людская изобразила того, кто разделил между крестьянами землю Калкаполны [1], босоногим батраком, как изображен на ходмозёвашархейском памятнике Янош Санто Ковач[2]. А не тем, кем он был: самым крупным землевладельцем Венгрии.

Нет, Прометей был не человек, он был бог.

И среди богов не последний. Ибо род свой вел от самой старшей линии. Позвольте воспроизвести эту историю для тех, кто, может быть, подзабыл ее: вначале была Гея, Мать-Земля, и Уран, Свод небесный. От их брака явились к жизни сперва различные чудища — сторукие великаны, одноглазые великаны — и, наконец, первые человеку подобные существа — титаны и титанши. Самый старший был Япет, самый младший — Крон. Гея и Крон, мы знаем, обошлись с Ураном весьма круто. Как вскоре и с самим Кроном — его сын Зевс. А перворожденным сыном первого титана Япета был Прометей. Конечно, по логике матриархата — и сказки, — нет ничего особенного в том, что наследником становится самый младший отпрыск. Но при этом, во-первых, наследницей должна бы стать девочка. Во-вторых, Зевс сам же боролся за установление патриархата, сам утвердил власть Отца на Олимпе. Иначе говоря, по его собственной логике, богоначальником должен был стать двоюродный брат его, Прометей. (Иное дело, что Прометей — как мы еще увидим — вовсе не жаждал властвовать.)

Короче говоря, сколь ни прекрасно, сколь ни вдохновительно изображение Прометея Человеком, упорным, стремящимся к небу, восстающим против самой природы Человеком, — оно ошибочно в самой своей основе.

Как ошибочно и отождествление Прометея с Люцифером. Я понимаю, аналогия напрашивается сама собой: этот — «принесший огонь», тот — «принесший свет». Однако хочу сразу оговориться и в ходе дальнейшего исследования буду напоминать неоднократно, что есть в филологии важное правило: к слишком напрашивающимся параллелям следует относиться особенно недоверчиво. В самом деле! Люцифер — восставший ангел. Прометей — напротив, совершенно лоялен и хотя без подобострастия, но самым действенным образом поддерживает Зевса. Далее, Люцифер, принеся свет, желал человеку зла: плод Древа познания — это пот лица нашего, родовые муки, тысячи болезней, смерть. Прометей спрятал болезни и беды в крепко запертом ящике, когда же — не по его вине — они были высвобождены и обрушились на нас, даровал нам огонь и ремесла, чтобы спасти наш беззащитный род, затерянный среди более приспособленных к самообороне обитателей Земли. Любопытно, однако, насколько больше повезло с людской благодарностью даже Люциферу, нежели Прометею! Черт-то он черт, но ведь были даже религии, приверженцы которых поклонялись Люциферу, одни — как главному божеству, другие — как дурному, но равноместному сотоварищу всеблагого бога. Почитал Люцифера Заратустра, поклонялся ему в молодости святой Августин, поклонялись ему альбигойцы, богумилы — словом, христиане!

И еще одно, просто мимоходом: достойные всяческого уважения попытки романтиков реабилитировать Прометея все же, как мы видели, не попали в цель: они лишили Прометея его божественного сана. Точно так же промахнулся и тот ученый, который назвал — из самых лучших побуждений! — останки найденного в Африке первобытного человека Australopithecus Prometheus, поскольку он уже пользовался огнем. Вскоре выяснилось, что находка к Australopithecus Prometheus'у, то есть Обезьяне Южной, вообще не имеет никакого отношения, так как это был Homo Erectus, то есть Человек. Выяснилось далее, что в то время, к которому относится находка, Homo Erectus везде в Древнем мире, от Пекина до Вертешсёлёша[3], уже добрых два тысячелетия пользовался огнем. Фатально, не правда ли?

Как видно, при таком опоздании выразить благодарность и преклонение уже невозможно без подобных промашек. (Спешу оговориться: я-то вовсе не реабилитировать хочу Прометея! Я просто веду исследование, объективное исследование в связи с некоей загадкой.) Да, благодарность и преклонение следовало выражать тогда и там, где и когда происходили самые события. Так почему же все-таки нет святилища Прометея, почему не он бог из богов, почему он и не был никогда объектом религиозного поклонения? И еще вопрос, с виду сюда не относящийся: что, собственно, случилось с Прометеем после того, как Геракл освободил его? На первый взгляд это вопрос самостоятельный, однако можно не сомневаться: он связан с предыдущим и даже в каком-то смысле тождествен ему.

Что-то особенное совершил Прометей в ту пору — или, напротив, чего-то не совершил! Попробуем рассмотреть по порядку, как и что было с ним после его освобождения, — тогда, быть может, нам удастся напасть на след и отыскать ответ, то есть разгадать загадку до конца.


Лайош Мештерхази

______________________________

[1] Имеется в виду граф Михай Каройи (1875-1955), в октябре 1918 года возглавивший правительство буржуазной республики и первым осуществивший в своем имении в Калкаполне подготовленную его правительством земельную реформу. — Здесь и далее примечания переводчиков. 

[2] Санто Ковач Янош (1852-1908) — видный деятель аграрно-социалистического движения в Венгрии. 

[3] Селение на территории Венгрии. 

Комментариев нет:

Отправить комментарий